«На сцене картонные дурилки декораций Юры Харикова, всё в чёрном цвете: чёрные буквы, чёрные барабаны, чёрные силуэты спящих гениев, Кальдерона и Пушкина. Жизнь – это сон, страшный сон культуры.
Мы различаем Пушкинский «Пир во время чумы» как мистерию смерти. Там сокрыта техника прохождения сквозь смерть. Раскрывая эту технику в себе, мы поём, поэтому последний акт — это концерт-мутант.
Неуничтожимый кадавр в третий раз восстал из могилы, чтобы запустить невероятный, живой, полный отстёгнутых от социума страстей чёрный капустник современности, настоящего времени, со своими героями, авторами, со своими песнями и хитами
Когда-то для советского сознания очень важным было понятие «возрождения», потому что мы опирались на это понятие и через него искали энергию художественного претворения. Сегодня говорить о возрождении бессмысленно, потому что возродиться сегодня что-то может только в облике кадавра.
Испанское барокко — это дитя поражения, оно возникает в результате поражения. Во всяком случае, так я переживаю этот стиль. В нем заложен образ колыбели и могилы, которые есть просто один поворот одной и той же ладони. Могила — этический принцип выхода из-под власти войны, потому что душа может выжить только в мире».
(Борис Юхананов)